Дети
Сам понимаешь, я не хочу лишний раз в деревне светиться. Передай родителям мою просьбу о похоронах, только не рассказывай им про палатку и про то, что я в Смоленск хочу уехать. Скажи просто, что не знаешь, где я.
– Валера, я сделаю всё как надо. Можешь не сомневаться, – поспешил я убедить моего друга и побежал в деревню.
Когда я прибежал домой, то увидел велосипед Валеры лежащим на земле возле калитки. Там же стоял и мой отец, любопытно оглядываясь по сторонам и потягивая сигарету.
– О, Ефимка! Привет! – обратился он ко мне. – А ты чего не с Настей? Не знаешь случайно, что это за велосипед у нас тут лежит?
Оба вопроса потребовали от меня солгать, чтобы не выдать Валерку, что я и сделал:
– Да Настя сегодня с родителями в гости идёт. Вот и ушла домой пораньше. А велосипед этот одного моего приятеля. Он оставил его тут, просил пару гаек подкрутить – у него просто нужного ключа нет. Я сейчас как раз этим займусь и отвезу ему велосипед.
Отец посмотрел на меня слегка удивлённым взглядом, словно ожидал услышать какой-то другой ответ, но потом принял более серьёзный вид и спросил:
– А ты знаешь, что у Валеры произошло?
– Нет, – ответил я, изобразив на лице глубокое изумление.
– Его отец утром скончался. Царство ему небесное. Не знаешь, где сам Валера? В деревню приезжал участковый, искал его. По правилам его должны определить в детский дом.
– Нет, Валеру я сегодня не видел, – поспешил ответить я, отрицательно покачав головой для пущей убедительности.
– Если увидишь, скажи ему, чтобы вечером дома был. Участковый обещал заехать ещё раз к шести часам, – велел мне отец. – Он вообще знает, что его отец мёртв?
– Не знаю, я же его не видел сегодня, – ещё раз повторил свой ответ, чтобы отвести от себя всякое потенциальное подозрение.
– Ох, бедный мальчик, – сказал отец, глядя куда-то вниз и качая головой, – всё же дай ему знать, если встретишь его. Дело серьёзное. Мы с твоей мамой сейчас едем в город на рынок за продуктами, будем через час-полтора.
Сказав это, отец отправился в гараж заводить машину, а я пошёл в дом. Как ни странно, он не заметил палатку в моих руках и не стал ничего спрашивать на этот счёт. Вероятно, он так сильно был погружён в мысли о смерти Валеркиного отца, что мог бы с таким же успехом не заметить пачку сигарет или бутылку пива в моей руке.
Войдя в дом, я столкнулся с мамой – она как раз выходила на улицу, чтобы отправиться вместе с отцом на рынок. Как только они уехали, страшная мысль посетила меня: как теперь передать им просьбу Валерки? Ведь я только что сказал отцу, что вовсе не видел его сегодня. Я начал бранить себя за то, что так глупо и необдуманно солгал, из-за чего сильно подвёл своего товарища. Я продолжал ходить по комнате взад и вперёд и думал, как можно было исправить ситуацию.
«Чёрт, как же мне передать родителям просьбу Валерки? Заикнись я о похоронах – родители сразу поймут, что я лгал, всё вскроется, меня накажут, а Валеру отправят в детдом! Какой же я олух! Что я натворил! Думай же, дурья башка, как спасти своего друга!» – мысленно бранил я себя.
Вдруг мне пришла в голову мысль: а что, если оставить родителям записку с просьбой Валерки организовать похороны его отца, а самому уехать на четыре дня вместе с ним и пожить в палатке, пока он не созвонится с дядей Антоном и не отправится к нему в Смоленск?
«Бред! – тут же одумался я. – Ну какая записка? Ну как я уеду на четыре дня? Нас же будут искать! Нет, нужно найти другой выход».
Я продолжал суетливо ходить взад и вперёд, иногда садился на стул, брал со стола солонку и крутил её в руках, затем резко вставал и снова начинал ходить по кухне. Так продолжалось около двадцати минут, и за это время я не смог найти более разумного выхода из сложившейся ситуации. Тогда я, сам того не замечая, стал утешать себя тем, что моя изначальная идея не так уж плоха.
«А что? – подумал я. – Оставлю родителям записку, где всё объясню. Они меня поймут и обязательно помогут Валере с похоронами его папы, тем более что они очень уважали его батю. А пока все дела утрясутся, побуду с Валерой – поддержу его морально, как смогу. Четыре ночи в палатке – не так уж страшно, мы же смогли пережить две в апреле, а тогда было намного холоднее. А днём будем потихоньку ехать в сторону Смоленска. Заодно и время в пути скоротаем, и не так скучно будет, и Валере всяко в дороге меньше будет о смерти бати вспоминаться, нежели когда на одном месте сидишь. Решено! Еду с ним!»
Убедив себя в правильности своих намерений, я метнулся наверх в свою комнату за письменный стол, где принялся писать записку для родителей карандашом на тетрадном листе.
У меня получилось письмо следующего содержания:
«Дорогие мама и папа, простите меня, но я солгал вам, чтобы спасти своего друга. Валера знает о смерти своего отца и не намерен оставаться в деревне, так же как и не намерен провести несколько лет в детском доме. Он поехал к своему другу в Нижний Новгород, чтобы начать там новую жизнь. Я буду сопровождать его первое время. Меня не будет четыре дня, и, возможно, мне понадобится ещё несколько дней, чтобы вернуться домой. Позаботьтесь, пожалуйста, о похоронах Валериного папы. Валера обещал возместить все расходы, как только сможет устроиться на работу.
Мы будем очень аккуратны, я обещаю. Простите, что так вышло, что пришлось вам соврать. Не ищите нас, пожалуйста, и не заявляйте в милицию. Я скоро вернусь.
Ефим».
Я специально указал Нижний Новгород вместо Смоленска, потому что они находились в противоположных сторонах. Я надеялся, что, если нас всё же будет искать милиция, они пойдут в неверном направлении. Как ни парадоксально, но, извиняясь в письме за ложь, я вынужден был вновь солгать.
Я перечитал письмо, убрал карандаш в стол и встал со стула, чтобы спуститься на кухню и оставить моё послание на обеденном столе. Но я тут же остановился, точно остолбенел.
«Настя!» – подумал я и тут же вернулся за письменный стол.
Я обещал Насте встретиться завтрашним днём и не мог нарушить своего обещания, не оставив никакого оправдательного письма, поэтому принялся писать вторую записку для неё. Нежные чувства тотчас полились на бумагу синими чернилами. Строки получились следующими:
«Дорогая моя, любимая, обожаемая, прекрасная Настя! Прости меня, но я вынужден уехать на несколько дней, чтобы помочь Валере. Тому самому Валере, который однажды вместе со мной помог тебе спасти кота и дать отпор хулиганам. Тому самому Валере, которого ты видела сегодня в поле и из-за горя которого нам пришлось отложить нашу встречу. Надеюсь, ты на меня не сердишься! Я вернусь через несколько дней, а как вернусь, обязательно приеду к тебе. Не держи, пожалуйста, на меня зла. Ты умная, проницательная, добрая девочка. Я уверен, что ты всё поймёшь. До скорой встречи, моя ненаглядная Настя! Я тебя очень люблю!
Твой Ефимка».
Ниже я подписал следующее:
«Мама и папа, передайте, пожалуйста, эту записку Насте или продиктуйте её содержимое по телефону».
Я схватил обе записки и,
– Валера, я сделаю всё как надо. Можешь не сомневаться, – поспешил я убедить моего друга и побежал в деревню.
Когда я прибежал домой, то увидел велосипед Валеры лежащим на земле возле калитки. Там же стоял и мой отец, любопытно оглядываясь по сторонам и потягивая сигарету.
– О, Ефимка! Привет! – обратился он ко мне. – А ты чего не с Настей? Не знаешь случайно, что это за велосипед у нас тут лежит?
Оба вопроса потребовали от меня солгать, чтобы не выдать Валерку, что я и сделал:
– Да Настя сегодня с родителями в гости идёт. Вот и ушла домой пораньше. А велосипед этот одного моего приятеля. Он оставил его тут, просил пару гаек подкрутить – у него просто нужного ключа нет. Я сейчас как раз этим займусь и отвезу ему велосипед.
Отец посмотрел на меня слегка удивлённым взглядом, словно ожидал услышать какой-то другой ответ, но потом принял более серьёзный вид и спросил:
– А ты знаешь, что у Валеры произошло?
– Нет, – ответил я, изобразив на лице глубокое изумление.
– Его отец утром скончался. Царство ему небесное. Не знаешь, где сам Валера? В деревню приезжал участковый, искал его. По правилам его должны определить в детский дом.
– Нет, Валеру я сегодня не видел, – поспешил ответить я, отрицательно покачав головой для пущей убедительности.
– Если увидишь, скажи ему, чтобы вечером дома был. Участковый обещал заехать ещё раз к шести часам, – велел мне отец. – Он вообще знает, что его отец мёртв?
– Не знаю, я же его не видел сегодня, – ещё раз повторил свой ответ, чтобы отвести от себя всякое потенциальное подозрение.
– Ох, бедный мальчик, – сказал отец, глядя куда-то вниз и качая головой, – всё же дай ему знать, если встретишь его. Дело серьёзное. Мы с твоей мамой сейчас едем в город на рынок за продуктами, будем через час-полтора.
Сказав это, отец отправился в гараж заводить машину, а я пошёл в дом. Как ни странно, он не заметил палатку в моих руках и не стал ничего спрашивать на этот счёт. Вероятно, он так сильно был погружён в мысли о смерти Валеркиного отца, что мог бы с таким же успехом не заметить пачку сигарет или бутылку пива в моей руке.
Войдя в дом, я столкнулся с мамой – она как раз выходила на улицу, чтобы отправиться вместе с отцом на рынок. Как только они уехали, страшная мысль посетила меня: как теперь передать им просьбу Валерки? Ведь я только что сказал отцу, что вовсе не видел его сегодня. Я начал бранить себя за то, что так глупо и необдуманно солгал, из-за чего сильно подвёл своего товарища. Я продолжал ходить по комнате взад и вперёд и думал, как можно было исправить ситуацию.
«Чёрт, как же мне передать родителям просьбу Валерки? Заикнись я о похоронах – родители сразу поймут, что я лгал, всё вскроется, меня накажут, а Валеру отправят в детдом! Какой же я олух! Что я натворил! Думай же, дурья башка, как спасти своего друга!» – мысленно бранил я себя.
Вдруг мне пришла в голову мысль: а что, если оставить родителям записку с просьбой Валерки организовать похороны его отца, а самому уехать на четыре дня вместе с ним и пожить в палатке, пока он не созвонится с дядей Антоном и не отправится к нему в Смоленск?
«Бред! – тут же одумался я. – Ну какая записка? Ну как я уеду на четыре дня? Нас же будут искать! Нет, нужно найти другой выход».
Я продолжал суетливо ходить взад и вперёд, иногда садился на стул, брал со стола солонку и крутил её в руках, затем резко вставал и снова начинал ходить по кухне. Так продолжалось около двадцати минут, и за это время я не смог найти более разумного выхода из сложившейся ситуации. Тогда я, сам того не замечая, стал утешать себя тем, что моя изначальная идея не так уж плоха.
«А что? – подумал я. – Оставлю родителям записку, где всё объясню. Они меня поймут и обязательно помогут Валере с похоронами его папы, тем более что они очень уважали его батю. А пока все дела утрясутся, побуду с Валерой – поддержу его морально, как смогу. Четыре ночи в палатке – не так уж страшно, мы же смогли пережить две в апреле, а тогда было намного холоднее. А днём будем потихоньку ехать в сторону Смоленска. Заодно и время в пути скоротаем, и не так скучно будет, и Валере всяко в дороге меньше будет о смерти бати вспоминаться, нежели когда на одном месте сидишь. Решено! Еду с ним!»
Убедив себя в правильности своих намерений, я метнулся наверх в свою комнату за письменный стол, где принялся писать записку для родителей карандашом на тетрадном листе.
У меня получилось письмо следующего содержания:
«Дорогие мама и папа, простите меня, но я солгал вам, чтобы спасти своего друга. Валера знает о смерти своего отца и не намерен оставаться в деревне, так же как и не намерен провести несколько лет в детском доме. Он поехал к своему другу в Нижний Новгород, чтобы начать там новую жизнь. Я буду сопровождать его первое время. Меня не будет четыре дня, и, возможно, мне понадобится ещё несколько дней, чтобы вернуться домой. Позаботьтесь, пожалуйста, о похоронах Валериного папы. Валера обещал возместить все расходы, как только сможет устроиться на работу.
Мы будем очень аккуратны, я обещаю. Простите, что так вышло, что пришлось вам соврать. Не ищите нас, пожалуйста, и не заявляйте в милицию. Я скоро вернусь.
Ефим».
Я специально указал Нижний Новгород вместо Смоленска, потому что они находились в противоположных сторонах. Я надеялся, что, если нас всё же будет искать милиция, они пойдут в неверном направлении. Как ни парадоксально, но, извиняясь в письме за ложь, я вынужден был вновь солгать.
Я перечитал письмо, убрал карандаш в стол и встал со стула, чтобы спуститься на кухню и оставить моё послание на обеденном столе. Но я тут же остановился, точно остолбенел.
«Настя!» – подумал я и тут же вернулся за письменный стол.
Я обещал Насте встретиться завтрашним днём и не мог нарушить своего обещания, не оставив никакого оправдательного письма, поэтому принялся писать вторую записку для неё. Нежные чувства тотчас полились на бумагу синими чернилами. Строки получились следующими:
«Дорогая моя, любимая, обожаемая, прекрасная Настя! Прости меня, но я вынужден уехать на несколько дней, чтобы помочь Валере. Тому самому Валере, который однажды вместе со мной помог тебе спасти кота и дать отпор хулиганам. Тому самому Валере, которого ты видела сегодня в поле и из-за горя которого нам пришлось отложить нашу встречу. Надеюсь, ты на меня не сердишься! Я вернусь через несколько дней, а как вернусь, обязательно приеду к тебе. Не держи, пожалуйста, на меня зла. Ты умная, проницательная, добрая девочка. Я уверен, что ты всё поймёшь. До скорой встречи, моя ненаглядная Настя! Я тебя очень люблю!
Твой Ефимка».
Ниже я подписал следующее:
«Мама и папа, передайте, пожалуйста, эту записку Насте или продиктуйте её содержимое по телефону».
Я схватил обе записки и,
© 2024, JohnCMS