Дети
и приготовили ужин, солнце оставалось на небе. Но мы сильно утомились от жажды и зноя, поэтому решили как следует отдохнуть – спешить нам было некуда.
Следующее утро выдалось пасмурным. Тяжёлые тучи поглотили небо, на нём едва ли можно было разглядеть солнечное пятно. Ветра почти не было, что предвещало пасмурную погоду в течение всего дня. В воздухе чувствовались духота и апатия, бодрое настроение и прежний энтузиазм куда-то исчезли. Мне вдруг захотелось вернуться в деревню к маме под крышу тёплого дома, где меня ждал бы вкусный горячий обед из сытного борща, жареной картошки со свининой, запечённой в духовке, и свежий кисель с горячими, только что приготовленными сладкими пирожками. Но я был здесь, почти в сотне километров от дома, и вместо всех вышеописанных блюд мой рацион составляла кое-как сваренная на костре рисовая каша и магазинная тушёнка, по вкусу лишь отдалённо напоминающая натуральную говядину. И всё же после долгой изнурительной езды такая трапеза не раз казалась мне роскошью. Кроме того, я дал обещание сопроводить своего друга и был полон решимости его исполнить. Поэтому я прогнал прочь пока ещё не столь навязчивые мысли о возвращении домой, и мы отправились дальше.
Вскоре после нашего отправления стал накрапывать дождь, а к середине дня начался ливень. Нам пришлось свернуть в лес и разбить палатку между трёх сосен, внушавших доверие относительно защиты от дождя.
В течение всего дня дождь становился то сильнее, то стихал, но не прекращался ни на миг. До самого вечера мы просидели в палатке, лишь изредка вылезая на улицу вкусить дневного света. Казалось, что этот день, как и несмолкающий дождь, никогда не закончится. Несмотря на скуку и желание как-нибудь убить время, мы с Валерой не сказали друг другу ни слова до самого вечера. Каждый из нас был занят своими размышлениями о чём-то грустном. Днём я вышел из палатки, собрал кучу более или менее сухих веток и развёл из них костёр, сварил на нём рис и разогрел на углях тушёнку, после чего принёс в палатку наш с Валерой обед. Вечером он проделал абсолютно то же самое. Когда стало темнеть, мы легли
спать, так и не проронив ни одной фразы с того самого момента, как сделали остановку в лесу.
Должен заметить, что такое длительное молчание, напоминавшее со стороны ссору или скорее даже совместное проживание двух абсолютно незнакомых людей, не знавших одного общего языка, на котором они могли бы общаться, на деле не создавало между нами хоть сколько-нибудь неловкой обстановки. Напротив, мы с Валерой были теми друзьями, которые способны понимать друг друга без слов, которым не нужно постоянно о чём-то говорить, чтобы вербально демонстрировать себе и собеседнику наличие каких-либо дружеских или хотя бы приятельских отношений.
Как ни казался мне этот день нескончаемым, он всё же прошёл, и наступила туманная ночь. Дождь превратился в лёгкую морось, а к рассвету тучи рассредоточились на востоке, и утреннее солнце окрасило серые облака оранжевым пламенем ранней зари. Нас снова ждал ясный знойный день.
Длительное безвылазное пребывание в палатке имело свои плюсы: наши ноги хорошо отдохнули, и мы крутили педали со свежими силами так быстро, как не крутили их в самые первые часы нашего путешествия. Кроме того, мы ощущали себя необычайно бодро и испытывали приятный трепет от ожидаемого нами события: сегодня мы должны были звонить дяде Антону с повторной просьбой пристроить Валерку у него дома.
Вечером мы достигли Вязьмы. Поужинав в столовой, размещавшейся прямо возле железнодорожной станции, мы пошли к зданию вокзала, чтобы оттуда сделать столь значимый звонок. Возможно, уже сегодня я мог сесть на обратную электричку до Можайска и оказаться дома.
Мы договорились, что я останусь у входа с велосипедами и вещами, а Валера пойдёт внутрь и позвонит дяде Антону. Я прождал его около десяти минут, а когда он вышел на улицу, лицо его отражало состояние крайней подавленности.
– Беда, Ефим, – чуть слышно, но выразительно произнёс Валера.
В этот самый момент сердце моё замерло от волнения и ожидания услышать что-то очень страшное.
Глава четырнадцатая
ЗВОНОК ИЗ ЯРЦЕВО
Я испытующе смотрел на моего друга и ждал, что он скажет, но Валерка замер и устремил на меня свой рассеянный взгляд.
– Что такое? Ты дозвонился до Антона? – не вытерпел я напряжённого молчания.
– Дозвонился, – вздохнув, ответил Валера. – Он сказал, что переезжает в Минск. Говорит, что переезд займёт неделю. Он дал мне свой минский номер и сказал, что можно будет через неделю позвонить.
– И что ты думаешь обо всём этом?
– Я не знаю. Я буду звонить ему в следующий вторник. Другого выхода я не вижу.
– Придётся нам затянуть пояса потуже, чтобы оставшихся денег хватило ещё на неделю, – решил я напомнить о нашем бедственном финансовом положении.
– Да сам знаю, – ответил Валера, поникнув головой.
Затем он посмотрел на небо, потом огляделся вокруг, в конце концов остановил свой тревожный взгляд на мне и добавил:
– Ефим, спасибо, что сопровождал меня всё это время, но я больше не могу злоупотреблять твоим дружелюбием и желанием помочь. Твои родители, наверно, сильно волнуются, и тебе пора возвращаться домой.
– Валера, я не могу тебя вот так просто тут оставить! – решительно отказался я.
– Слушай, нам с тобой вдвоём всё равно не протянуть, – продолжал Валера. – Ты можешь оставить мне наши запасы еды и деньги? Так ты мне намного больше поможешь. Я обещаю тебе всё вернуть, как только будет возможность.
Хоть дружеский долг и вызывал у меня отвращение от одной только мысли, чтобы бросить своего товарища в беде, я начинал понимать, что Валера говорил горькие, но правильные вещи. Действительно, я сказал родителям, что буду отсутствовать только четыре дня. Они, должно быть, и так сильно переживают всё это время, но продолжают держать себя в руках только благодаря надежде на то, что я исполню своё обещание и вернусь вовремя. Кроме того, у нас с Валерой оставалось чуть больше полутора тысяч, и если мы хотели прожить на эти деньги вдвоём ещё неделю, нам бы пришлось полностью перейти на питание крупой и консервами, что нам изрядно надоело и за минувшие четыре дня. А в одиночку на эти деньги Валера мог позволить себе хоть сколько-нибудь достойное существование при нашем кочевом образе жизни.
– Валера, ты точно не обидишься, если я поеду в деревню? – решил удостовериться я, хотя и твёрдо понимал, какой ответ меня ждёт.
Вместо однословного ответа, какого я ожидал, Валера приблизился ко мне, положил свою тяжёлую руку мне на плечо и сказал следующие слова:
– Ефим, ты мой лучший друг. Ты был рядом со мной эти самые трудные четыре дня. Ты без колебаний согласился отправиться со мной чёрт знает куда. Никто бы из моих знакомых не отважился на такое! Я никогда не забуду твоей преданности и бескорыстного желания разделить со мной все трудности пополам, но, видит Бог, сейчас мы не можем продолжить путь вместе. Как только всё утрясётся, может быть к осени, я приеду к тебе в гости в Сосновку, отдам долг, да и просто
Следующее утро выдалось пасмурным. Тяжёлые тучи поглотили небо, на нём едва ли можно было разглядеть солнечное пятно. Ветра почти не было, что предвещало пасмурную погоду в течение всего дня. В воздухе чувствовались духота и апатия, бодрое настроение и прежний энтузиазм куда-то исчезли. Мне вдруг захотелось вернуться в деревню к маме под крышу тёплого дома, где меня ждал бы вкусный горячий обед из сытного борща, жареной картошки со свининой, запечённой в духовке, и свежий кисель с горячими, только что приготовленными сладкими пирожками. Но я был здесь, почти в сотне километров от дома, и вместо всех вышеописанных блюд мой рацион составляла кое-как сваренная на костре рисовая каша и магазинная тушёнка, по вкусу лишь отдалённо напоминающая натуральную говядину. И всё же после долгой изнурительной езды такая трапеза не раз казалась мне роскошью. Кроме того, я дал обещание сопроводить своего друга и был полон решимости его исполнить. Поэтому я прогнал прочь пока ещё не столь навязчивые мысли о возвращении домой, и мы отправились дальше.
Вскоре после нашего отправления стал накрапывать дождь, а к середине дня начался ливень. Нам пришлось свернуть в лес и разбить палатку между трёх сосен, внушавших доверие относительно защиты от дождя.
В течение всего дня дождь становился то сильнее, то стихал, но не прекращался ни на миг. До самого вечера мы просидели в палатке, лишь изредка вылезая на улицу вкусить дневного света. Казалось, что этот день, как и несмолкающий дождь, никогда не закончится. Несмотря на скуку и желание как-нибудь убить время, мы с Валерой не сказали друг другу ни слова до самого вечера. Каждый из нас был занят своими размышлениями о чём-то грустном. Днём я вышел из палатки, собрал кучу более или менее сухих веток и развёл из них костёр, сварил на нём рис и разогрел на углях тушёнку, после чего принёс в палатку наш с Валерой обед. Вечером он проделал абсолютно то же самое. Когда стало темнеть, мы легли
спать, так и не проронив ни одной фразы с того самого момента, как сделали остановку в лесу.
Должен заметить, что такое длительное молчание, напоминавшее со стороны ссору или скорее даже совместное проживание двух абсолютно незнакомых людей, не знавших одного общего языка, на котором они могли бы общаться, на деле не создавало между нами хоть сколько-нибудь неловкой обстановки. Напротив, мы с Валерой были теми друзьями, которые способны понимать друг друга без слов, которым не нужно постоянно о чём-то говорить, чтобы вербально демонстрировать себе и собеседнику наличие каких-либо дружеских или хотя бы приятельских отношений.
Как ни казался мне этот день нескончаемым, он всё же прошёл, и наступила туманная ночь. Дождь превратился в лёгкую морось, а к рассвету тучи рассредоточились на востоке, и утреннее солнце окрасило серые облака оранжевым пламенем ранней зари. Нас снова ждал ясный знойный день.
Длительное безвылазное пребывание в палатке имело свои плюсы: наши ноги хорошо отдохнули, и мы крутили педали со свежими силами так быстро, как не крутили их в самые первые часы нашего путешествия. Кроме того, мы ощущали себя необычайно бодро и испытывали приятный трепет от ожидаемого нами события: сегодня мы должны были звонить дяде Антону с повторной просьбой пристроить Валерку у него дома.
Вечером мы достигли Вязьмы. Поужинав в столовой, размещавшейся прямо возле железнодорожной станции, мы пошли к зданию вокзала, чтобы оттуда сделать столь значимый звонок. Возможно, уже сегодня я мог сесть на обратную электричку до Можайска и оказаться дома.
Мы договорились, что я останусь у входа с велосипедами и вещами, а Валера пойдёт внутрь и позвонит дяде Антону. Я прождал его около десяти минут, а когда он вышел на улицу, лицо его отражало состояние крайней подавленности.
– Беда, Ефим, – чуть слышно, но выразительно произнёс Валера.
В этот самый момент сердце моё замерло от волнения и ожидания услышать что-то очень страшное.
Глава четырнадцатая
ЗВОНОК ИЗ ЯРЦЕВО
Я испытующе смотрел на моего друга и ждал, что он скажет, но Валерка замер и устремил на меня свой рассеянный взгляд.
– Что такое? Ты дозвонился до Антона? – не вытерпел я напряжённого молчания.
– Дозвонился, – вздохнув, ответил Валера. – Он сказал, что переезжает в Минск. Говорит, что переезд займёт неделю. Он дал мне свой минский номер и сказал, что можно будет через неделю позвонить.
– И что ты думаешь обо всём этом?
– Я не знаю. Я буду звонить ему в следующий вторник. Другого выхода я не вижу.
– Придётся нам затянуть пояса потуже, чтобы оставшихся денег хватило ещё на неделю, – решил я напомнить о нашем бедственном финансовом положении.
– Да сам знаю, – ответил Валера, поникнув головой.
Затем он посмотрел на небо, потом огляделся вокруг, в конце концов остановил свой тревожный взгляд на мне и добавил:
– Ефим, спасибо, что сопровождал меня всё это время, но я больше не могу злоупотреблять твоим дружелюбием и желанием помочь. Твои родители, наверно, сильно волнуются, и тебе пора возвращаться домой.
– Валера, я не могу тебя вот так просто тут оставить! – решительно отказался я.
– Слушай, нам с тобой вдвоём всё равно не протянуть, – продолжал Валера. – Ты можешь оставить мне наши запасы еды и деньги? Так ты мне намного больше поможешь. Я обещаю тебе всё вернуть, как только будет возможность.
Хоть дружеский долг и вызывал у меня отвращение от одной только мысли, чтобы бросить своего товарища в беде, я начинал понимать, что Валера говорил горькие, но правильные вещи. Действительно, я сказал родителям, что буду отсутствовать только четыре дня. Они, должно быть, и так сильно переживают всё это время, но продолжают держать себя в руках только благодаря надежде на то, что я исполню своё обещание и вернусь вовремя. Кроме того, у нас с Валерой оставалось чуть больше полутора тысяч, и если мы хотели прожить на эти деньги вдвоём ещё неделю, нам бы пришлось полностью перейти на питание крупой и консервами, что нам изрядно надоело и за минувшие четыре дня. А в одиночку на эти деньги Валера мог позволить себе хоть сколько-нибудь достойное существование при нашем кочевом образе жизни.
– Валера, ты точно не обидишься, если я поеду в деревню? – решил удостовериться я, хотя и твёрдо понимал, какой ответ меня ждёт.
Вместо однословного ответа, какого я ожидал, Валера приблизился ко мне, положил свою тяжёлую руку мне на плечо и сказал следующие слова:
– Ефим, ты мой лучший друг. Ты был рядом со мной эти самые трудные четыре дня. Ты без колебаний согласился отправиться со мной чёрт знает куда. Никто бы из моих знакомых не отважился на такое! Я никогда не забуду твоей преданности и бескорыстного желания разделить со мной все трудности пополам, но, видит Бог, сейчас мы не можем продолжить путь вместе. Как только всё утрясётся, может быть к осени, я приеду к тебе в гости в Сосновку, отдам долг, да и просто
© 2024, JohnCMS