В пьянящей тишине
друг друга? Где таится невероятная способность людей предавать основополагающие жизненные принципы? Я отказался от незначительной должности в новой администрации. Не затем я сражался с могущественным аппаратом Британской империи, чтобы заменить его уменьшенной копией. Записаться в ряды новых подпольщиков я тоже не желал. Гражданская война не может быть целью, это кошмар. Кажется невероятным, но за год, который прошел с момента вывода английских войск, погибло больше ирландцев, чем за всю войну.
Никому не пришло в голову наслаждаться миром – ни новому правительству, ни старым борцам за свободу. Неожиданно для меня все те, за кого я еще недавно, не раздумывая, отдал бы жизнь, стали совершенно чужими людьми. Раньше люди прятали оружие, а они скрывались за ним. Самым невыносимым было осознание того огромного расстояния, которое отделяло меня от тех, кого я считал близкими мне людьми. Я не мог их ненавидеть. Я просто не мог их понять. Как будто со мной, говорили инопланетяне. Моя родина раньше мне не принадлежала. Но и теперь, когда она могла стать моей, я чувствовал себя иностранцем. Однажды бессонной ночью я вспомнил Тома. Как бы он поступил? Что бы думал? Продолжил бы борьбу или стал сотрудничать с новым правительством? Я думал до самого утра, но пришел к единственному заключению: Тома нет, он мертв.
Я не покинул ряды борцов за общее дело – можно сказать, что это общее дело покинуло меня. Внутри будто умерло что-то, гораздо большее, чем вера. Я потерял все значения слова «надежда». В самом деле: история Ирландии всегда была историей ее борьбы, справедливейшей борьбы. И если в Ирландии, где все было так ясно, эта борьба закончилась крахом, надежды на победу в любых других обстоятельствах не оставалось. Все говорило о том, что люди – рабы какой-то скрытой закономерности, которая заставляет все возвращаться на круги своя.
Передо мной возник вопрос: хочу ли я оставаться в этом мире, где постоянно воспроизводимое насилие делает страдания людей вечными? Я ответил сам себе: я не хочу больше жить ни в какой точке этого мира, а потому решил бежать туда, где нет людей. Сейчас я бежал не от меча правосудия. Я бежал от чего-то более грозного, гораздо более грозного.
Из Ирландии я перебрался на континент. Я не знал точно, куда ехал, – знал только, откуда бежал. Из Франции я перебрался в Бельгию, оттуда – в Голландию, туманно представляя себя вечно странствующим по свету, не зная куда и зачем я еду. Никогда бы не подумал, что мой диплом ТМЛ мог мне пригодиться.
В Амстердаме находился центральный офис международной навигационной корпорации. В то время они набирали специалистов для работы в самых разных уголках земного шара. Я записался в длиннющий список, но благодаря моему диплому, а также отсутствию других кандидатов, ждать пришлось недолго.
Набором персонала занимался голландец, на красных щеках которого просвечивала сеточка лиловатых сосудов. Им требовалось срочно найти человека на место метеоролога. Куда надо ехать? Поначалу он уклонялся от ответа. Постепенно я понял, что мне не нужно доказывать свою пригодность – мой собеседник прилагал все усилия к тому, чтобы я клюнул и согласился. В конце беседы он ткнул в карту своим розовым ногтем с глубокой ровной лункой. Мне подумалось, что ноготь заблудился: я не видел ничего, никакой нарисованной суши, никакого, даже самого маленького, пятнышка. Между тем это была самая подробная карта Южной Атлантики, какая у них имелась. Я присмотрелся получше. Остров находился в точке пересечения координат, поэтому мне не сразу удалось разглядеть его: он был так мал, что совершенно не был виден за нанесенными тушью линиями широты и долготы.
– Много ли сотрудников живет на острове? – спросил я.
– Вам придется поскучать, – ответил собеседник.
Я потребовал только одного: чтобы мое имя не фигурировало ни в каких списках. Он согласился раньше, чем я успел закончить фразу. Увидев мою подпись под контрактом, он не смог скрыть радости. Он воображал, что ему удалось меня провести.
3
Прочитав письмо, я оставил затею распаковывать ящики. Силы покинули меня. Я опустился на деревянный табурет, будто пробежал много километров. Что мне было делать? Я подумал, что сейчас неподходящее время для уныния. С грустью нельзя справиться, сидя на одном месте, а потому решил действовать энергично. Мне показалось, что неплохо было бы пройти еще раз до другого конца острова. Даже если мне не удастся помириться со смотрителем маяка, по крайней мере, я немного проветрюсь и разгоню воспоминания. Возможно, этот субъект и не был помешанным, просто в момент нашего прихода на него что-то нашло. Я был готов извинить его. В самом деле, капитан бесцеремонно вторгся в его жилище и наскочил на него с наглостью крикливого петуха. К тому же мы застали его спящим. Всякий ответственный смотритель маяка спит днем, а работает ночью, наблюдая за тем, чтобы не отключился свет. На корабле мы привыкли к постоянному контакту с другими людьми; это было неизбежно и иногда переходило границы приличий. Он не привык к такой фамильярности. И, вероятно, изумился, когда перед его глазами возникли незнакомые люди – там, на краю света.
Единственной отдушиной острова был лес. Но чем дальше я углублялся в его заросли, тем больше он казался мне проявлением какой-то замершей жизни, возникшей случайно, несмелой и нелепой. Кустарники, например, протягивали вперед толстые ветки, которые казались очень твердыми. Но когда я сгибал их, отводя от лица, они ломались как морковки. Если наступит зима, мороз расплющит все эти деревья своим молотом. Лес наводил на мысли о войске, которое расписывается в своем поражении прежде, чем начать битву. На половине пути я немного задержался, увидев большую мраморную плиту, из которой выходил бронзовый желоб. Она была покрыта по краям черным мхом, и рядом с ней лежал огромный валун.
Других возвышений поблизости не было, и за плитой скапливалась вода. Струйка непрерывно стекала по желобу в большое жестяное ведро, переливаясь через край. Второе ведро, пустое, ждало рядом своей очереди. Я понял, что передо мной был источник, который снабжал маяк водой.
Интересно, каким образом мы выбираем объекты, па которые направляем свой взгляд? Когда я в первый раз шел по этой тропинке с капитаном, источник остался незамеченным. Мы не обратили на него внимания, потому что искали нечто более важное. Но сейчас я был в одиночестве, в полном одиночестве, и бронзовая трубочка, изрыгавшая воду, представляла для меня огромный интерес. Я подошел поближе и прямо над ней увидел слова, написанные корявыми буквами. Надписи гласили:
Батис Кафф проживает тут.
Батис Кафф построил этот источник.
Батис Кафф написал эти слова.
Батис Кафф умеет постоять за себя.
Батис Кафф – властелин океанов.
Батис Кафф имеет все, что желает, и желает лишь того, что имеет.
Батис Кафф – это Батис Кафф, и Батис Кафф – это Батис Кафф.
Dixit et fecit
.
Я ему посочувствовал. Прощайте, надежды на жизнь в мире и согласии.
Никому не пришло в голову наслаждаться миром – ни новому правительству, ни старым борцам за свободу. Неожиданно для меня все те, за кого я еще недавно, не раздумывая, отдал бы жизнь, стали совершенно чужими людьми. Раньше люди прятали оружие, а они скрывались за ним. Самым невыносимым было осознание того огромного расстояния, которое отделяло меня от тех, кого я считал близкими мне людьми. Я не мог их ненавидеть. Я просто не мог их понять. Как будто со мной, говорили инопланетяне. Моя родина раньше мне не принадлежала. Но и теперь, когда она могла стать моей, я чувствовал себя иностранцем. Однажды бессонной ночью я вспомнил Тома. Как бы он поступил? Что бы думал? Продолжил бы борьбу или стал сотрудничать с новым правительством? Я думал до самого утра, но пришел к единственному заключению: Тома нет, он мертв.
Я не покинул ряды борцов за общее дело – можно сказать, что это общее дело покинуло меня. Внутри будто умерло что-то, гораздо большее, чем вера. Я потерял все значения слова «надежда». В самом деле: история Ирландии всегда была историей ее борьбы, справедливейшей борьбы. И если в Ирландии, где все было так ясно, эта борьба закончилась крахом, надежды на победу в любых других обстоятельствах не оставалось. Все говорило о том, что люди – рабы какой-то скрытой закономерности, которая заставляет все возвращаться на круги своя.
Передо мной возник вопрос: хочу ли я оставаться в этом мире, где постоянно воспроизводимое насилие делает страдания людей вечными? Я ответил сам себе: я не хочу больше жить ни в какой точке этого мира, а потому решил бежать туда, где нет людей. Сейчас я бежал не от меча правосудия. Я бежал от чего-то более грозного, гораздо более грозного.
Из Ирландии я перебрался на континент. Я не знал точно, куда ехал, – знал только, откуда бежал. Из Франции я перебрался в Бельгию, оттуда – в Голландию, туманно представляя себя вечно странствующим по свету, не зная куда и зачем я еду. Никогда бы не подумал, что мой диплом ТМЛ мог мне пригодиться.
В Амстердаме находился центральный офис международной навигационной корпорации. В то время они набирали специалистов для работы в самых разных уголках земного шара. Я записался в длиннющий список, но благодаря моему диплому, а также отсутствию других кандидатов, ждать пришлось недолго.
Набором персонала занимался голландец, на красных щеках которого просвечивала сеточка лиловатых сосудов. Им требовалось срочно найти человека на место метеоролога. Куда надо ехать? Поначалу он уклонялся от ответа. Постепенно я понял, что мне не нужно доказывать свою пригодность – мой собеседник прилагал все усилия к тому, чтобы я клюнул и согласился. В конце беседы он ткнул в карту своим розовым ногтем с глубокой ровной лункой. Мне подумалось, что ноготь заблудился: я не видел ничего, никакой нарисованной суши, никакого, даже самого маленького, пятнышка. Между тем это была самая подробная карта Южной Атлантики, какая у них имелась. Я присмотрелся получше. Остров находился в точке пересечения координат, поэтому мне не сразу удалось разглядеть его: он был так мал, что совершенно не был виден за нанесенными тушью линиями широты и долготы.
– Много ли сотрудников живет на острове? – спросил я.
– Вам придется поскучать, – ответил собеседник.
Я потребовал только одного: чтобы мое имя не фигурировало ни в каких списках. Он согласился раньше, чем я успел закончить фразу. Увидев мою подпись под контрактом, он не смог скрыть радости. Он воображал, что ему удалось меня провести.
3
Прочитав письмо, я оставил затею распаковывать ящики. Силы покинули меня. Я опустился на деревянный табурет, будто пробежал много километров. Что мне было делать? Я подумал, что сейчас неподходящее время для уныния. С грустью нельзя справиться, сидя на одном месте, а потому решил действовать энергично. Мне показалось, что неплохо было бы пройти еще раз до другого конца острова. Даже если мне не удастся помириться со смотрителем маяка, по крайней мере, я немного проветрюсь и разгоню воспоминания. Возможно, этот субъект и не был помешанным, просто в момент нашего прихода на него что-то нашло. Я был готов извинить его. В самом деле, капитан бесцеремонно вторгся в его жилище и наскочил на него с наглостью крикливого петуха. К тому же мы застали его спящим. Всякий ответственный смотритель маяка спит днем, а работает ночью, наблюдая за тем, чтобы не отключился свет. На корабле мы привыкли к постоянному контакту с другими людьми; это было неизбежно и иногда переходило границы приличий. Он не привык к такой фамильярности. И, вероятно, изумился, когда перед его глазами возникли незнакомые люди – там, на краю света.
Единственной отдушиной острова был лес. Но чем дальше я углублялся в его заросли, тем больше он казался мне проявлением какой-то замершей жизни, возникшей случайно, несмелой и нелепой. Кустарники, например, протягивали вперед толстые ветки, которые казались очень твердыми. Но когда я сгибал их, отводя от лица, они ломались как морковки. Если наступит зима, мороз расплющит все эти деревья своим молотом. Лес наводил на мысли о войске, которое расписывается в своем поражении прежде, чем начать битву. На половине пути я немного задержался, увидев большую мраморную плиту, из которой выходил бронзовый желоб. Она была покрыта по краям черным мхом, и рядом с ней лежал огромный валун.
Других возвышений поблизости не было, и за плитой скапливалась вода. Струйка непрерывно стекала по желобу в большое жестяное ведро, переливаясь через край. Второе ведро, пустое, ждало рядом своей очереди. Я понял, что передо мной был источник, который снабжал маяк водой.
Интересно, каким образом мы выбираем объекты, па которые направляем свой взгляд? Когда я в первый раз шел по этой тропинке с капитаном, источник остался незамеченным. Мы не обратили на него внимания, потому что искали нечто более важное. Но сейчас я был в одиночестве, в полном одиночестве, и бронзовая трубочка, изрыгавшая воду, представляла для меня огромный интерес. Я подошел поближе и прямо над ней увидел слова, написанные корявыми буквами. Надписи гласили:
Батис Кафф проживает тут.
Батис Кафф построил этот источник.
Батис Кафф написал эти слова.
Батис Кафф умеет постоять за себя.
Батис Кафф – властелин океанов.
Батис Кафф имеет все, что желает, и желает лишь того, что имеет.
Батис Кафф – это Батис Кафф, и Батис Кафф – это Батис Кафф.
Dixit et fecit
.
Я ему посочувствовал. Прощайте, надежды на жизнь в мире и согласии.
© 2024, JohnCMS