МЕТРО 2033
из них была длинная узкая трубка. Приглядевшись, Артем с удивлением узнал в них пластмассовые оболочки, использовавшиеся для прокладки и изоляции пучков электрических проводов. На поясах у них висели огромные неудобные стальные штык-ножи, кажется, от автоматов Калашникова старого образца. Все они были приблизительно одинакового возраста, и старше тридцати лет здесь не было никого. Какое-то время их разглядывали молча, потом один из мужчин — с линией красного цвета и единственный, носящий бороду, заключил: — Хорошо. Радуюсь. Это враги Великого червя, люди машин. Злые люди, нежное мясо. Великий червь доволен. Шарап, Вован — храбрые. Я беру люди машин в тюрьму, провожу допрос. Завтра праздник, все добрые люди едят врагов. Вован! Какая игла? Паралиш? — уточнил он у кого-то, видимо, обращаясь к одному из тех, кто схватил Артема с Антоном. — Есть, паралиш, — подтвердил коренастый мужчина с синей линией на лбу. — Паралиш — хорошо. Мясо не портится, — одобрил бородатый. — Вован, Шарап! Бери врагов, иди со мной в тюрьму.
Перед глазами снова замельтешило, и свет стал удаляться. Рядом звучали новые голоса, кто-то нечленораздельно выражал свой восторг, кто-то жалобно выл, потом раздалось пение — низкое, на грани слышимости и недоброе. Казалось, действительно поют мертвецы. Артем вспомнил о байках, которые ходили вокруг Парка Победы. Потом его снова положили на землю, рядом упал Антон. Полежав немного, Артем забылся сном.
…Что-то словно толкнуло его, подсказало, что надо скорее вставать. Потянувшись, он зажег фонарик, прикрывая его рукой, чтобы не так резало чувствительные спросонья глаза, осмотрел всю палатку (где автомат?!) и вышел на станцию. Он так соскучился по дому, но теперь, когда снова оказался на ВДНХ, совсем не был рад этому. Здесь, кажется, случилось что-то ужасное: закопченный потолок, покрытые пулевыми отверстиями и опустевшие палатки, тяжелая гарь в воздухе. Издалека, наверное, из перехода в другом конце платформы, слышались чьи-то дикие вопли, будто там кого-то резали.
Две аварийные лампы скудно освещали станцию, их слабые лучи с трудом пробивались сквозь ленивые клочья дыма. На всей платформе никого не было, только рядом с одной из соседских палаток играла на полу маленькая девочка. Артем хотел было узнать у нее, что здесь случилось, и куда пропали остальные, но завидев его, девочка начала громко плакать, и он отказался от своих намерений,
Туннели. Туннели, ведущие к Ботаническому Саду. Если обитатели его станции и ушли куда-то, то это могли быть только перегоны, идущие к этому проклятому месту. Если бы остальные бежали, его и малышку не оставили бы здесь одних.
Спрыгнув на пути, Артем двинулся к черному кругу входа. Оружия нет, без оружия опасно, подумал он. Но терять нечего, а кроме того, он должен разведать обстановку. Вдруг черные сумели прорвать оборону? Тогда вся надежда только на него. Он должен узнать правду и доложить ее южным союзникам.
Темнота обрушилась на него сразу за входом — стоило переступить черту, за которой заканчивалась станция и начинался туннель. Вместе с тьмой пришел и страх. Впереди не было видно ровным счетом ничего, зато оттуда доносились отвратительные чавкающие звуки. Артем еще раз пожалел, что у него нет автомата, но отступать было поздно. Как будто в его спине проворачивался огромный заводной ключ, который подталкивал его к тому, чтобы сделать еще шаг, а за ним еще и еще, Артем продолжил двигаться дальше.
Издалека, а потом все ближе и ближе, зазвучали шаги. Они приближались, когда Артем шел вперед, и замирали, когда он останавливался. Когда-то с ним уже происходило подобное, но вот когда именно, и как это было, он не мог вспомнить. Это было очень страшно — идти навстречу невидимому и неведомому… противнику? Предательски дрожащие колени мешали ему сделать это быстро, а время было на стороне ужаса. По вискам струился холодный пот. С каждой секундой ему становилось все больше не по себе. И когда шаги раздались уже метрах в трех от него, Артем не выдержал, и, спотыкаясь, падая и поднимаясь опять, бросился обратно на станцию. На третьем падении ослабшие вконец ноги отказались держать его, и он понял, что конец неминуем.
— …Все на этом свете есть порождение Великого червя. Когда-то весь мир состоял из камня, и не было в нем ничего, кроме камня. Не было воздуха, и не было воды, не было света, и не было огня. Не было человека, и не было животного. Был только мертвый камень. И тогда в нем поселился Великий червь. — А откуда Великий червь? Откуда приходит? Кто его родит? — Великий червь был всегда. Не перебивай. Он поселился в самом центре мира. И сказал: этот мир будет моим. Он сделан из твердого камня, но я прогрызу через него свои ходы. Он холоден, но я согрею его теплом своего тела. Он темен, но я освещу его светом моих глаз. Он мертв, но я населю его своими созданиями. — Кто — создания? Что? — Создания — это твари, которых Великий червь выпустил из чрева своего. И ты, и я; все мы — создания его. Так вот. И тогда сказал Великий червь: все будет так, как я сказал, потому что этот мир отныне мой. И стал он грызть ходы через твердый камень, и размягчился камень в его утробе, слюна и сок смочили его, и камень стал живым, и стал родить грибы. И грыз Великий червь камень, и пропускал его сквозь себя, и делал так тысячи лет, пока его ходы не прошли сквозь всю землю. — Тысяча — что? Один, два, три? Сколько? Тысяча? — У тебя десять пальцев на руках. И у Шарапа десять пальцев… Нет, у Шарапа двенадцать… Не годится. Скажем, у Грома десять пальцев. Если взять тебя, Грома, и еще людей, чтобы всех вместе было столько, сколько у тебя пальцев, то у всех у них будет десять раз по десять. Это сто. А тысяча — это когда десять раз по сто. — Много пальцев. Не могу считать. — Неважно. Так вот. Когда в земле появились ходы Великого червя, первая работа его была окончена. И тогда сказал он: вот, прогрыз я сквозь твердый камень тысячи тысяч ходов, и рассыпался камень к крошку. И прошла крошка сквозь мою утробу, и пропиталась соком моей жизни, и сама стала живой. И раньше занимал камень все место в мире, а теперь появилось место пустое. Теперь есть место для моих детей, которых рожу. И вышли из его чрева первые создания его, имени которых сейчас не помнят. И были они большие и сильные, напоминая самого Великого червя. И полюбил их Великий червь. Но нечего им было пить, ибо в мире не было воды, и издохли они от жажды. И тогда Великий червь опечалился. До тех пор неведома ему была печаль, ибо некого было любить ему, и одиночество было неизвестно. Но создав новую жизнь, полюбил он ее, и трудно было расстаться с ней. И тогда Великий червь стал плакать, и слезы его заполнили мир. Так появилась вода. И сказал он: вот, теперь есть и место, чтобы жить в нем, и вода, чтобы пить ее. И земля, напитанная соком моей утробы, живая, и родит грибы. Создам теперь тварей, порожу детей своих. Они будут жить в ходах, которые я прогрыз, и пить слезы мои, и есть грибы, взросшие на соке моей утробы. И побоялся он родить снова
Перед глазами снова замельтешило, и свет стал удаляться. Рядом звучали новые голоса, кто-то нечленораздельно выражал свой восторг, кто-то жалобно выл, потом раздалось пение — низкое, на грани слышимости и недоброе. Казалось, действительно поют мертвецы. Артем вспомнил о байках, которые ходили вокруг Парка Победы. Потом его снова положили на землю, рядом упал Антон. Полежав немного, Артем забылся сном.
…Что-то словно толкнуло его, подсказало, что надо скорее вставать. Потянувшись, он зажег фонарик, прикрывая его рукой, чтобы не так резало чувствительные спросонья глаза, осмотрел всю палатку (где автомат?!) и вышел на станцию. Он так соскучился по дому, но теперь, когда снова оказался на ВДНХ, совсем не был рад этому. Здесь, кажется, случилось что-то ужасное: закопченный потолок, покрытые пулевыми отверстиями и опустевшие палатки, тяжелая гарь в воздухе. Издалека, наверное, из перехода в другом конце платформы, слышались чьи-то дикие вопли, будто там кого-то резали.
Две аварийные лампы скудно освещали станцию, их слабые лучи с трудом пробивались сквозь ленивые клочья дыма. На всей платформе никого не было, только рядом с одной из соседских палаток играла на полу маленькая девочка. Артем хотел было узнать у нее, что здесь случилось, и куда пропали остальные, но завидев его, девочка начала громко плакать, и он отказался от своих намерений,
Туннели. Туннели, ведущие к Ботаническому Саду. Если обитатели его станции и ушли куда-то, то это могли быть только перегоны, идущие к этому проклятому месту. Если бы остальные бежали, его и малышку не оставили бы здесь одних.
Спрыгнув на пути, Артем двинулся к черному кругу входа. Оружия нет, без оружия опасно, подумал он. Но терять нечего, а кроме того, он должен разведать обстановку. Вдруг черные сумели прорвать оборону? Тогда вся надежда только на него. Он должен узнать правду и доложить ее южным союзникам.
Темнота обрушилась на него сразу за входом — стоило переступить черту, за которой заканчивалась станция и начинался туннель. Вместе с тьмой пришел и страх. Впереди не было видно ровным счетом ничего, зато оттуда доносились отвратительные чавкающие звуки. Артем еще раз пожалел, что у него нет автомата, но отступать было поздно. Как будто в его спине проворачивался огромный заводной ключ, который подталкивал его к тому, чтобы сделать еще шаг, а за ним еще и еще, Артем продолжил двигаться дальше.
Издалека, а потом все ближе и ближе, зазвучали шаги. Они приближались, когда Артем шел вперед, и замирали, когда он останавливался. Когда-то с ним уже происходило подобное, но вот когда именно, и как это было, он не мог вспомнить. Это было очень страшно — идти навстречу невидимому и неведомому… противнику? Предательски дрожащие колени мешали ему сделать это быстро, а время было на стороне ужаса. По вискам струился холодный пот. С каждой секундой ему становилось все больше не по себе. И когда шаги раздались уже метрах в трех от него, Артем не выдержал, и, спотыкаясь, падая и поднимаясь опять, бросился обратно на станцию. На третьем падении ослабшие вконец ноги отказались держать его, и он понял, что конец неминуем.
— …Все на этом свете есть порождение Великого червя. Когда-то весь мир состоял из камня, и не было в нем ничего, кроме камня. Не было воздуха, и не было воды, не было света, и не было огня. Не было человека, и не было животного. Был только мертвый камень. И тогда в нем поселился Великий червь. — А откуда Великий червь? Откуда приходит? Кто его родит? — Великий червь был всегда. Не перебивай. Он поселился в самом центре мира. И сказал: этот мир будет моим. Он сделан из твердого камня, но я прогрызу через него свои ходы. Он холоден, но я согрею его теплом своего тела. Он темен, но я освещу его светом моих глаз. Он мертв, но я населю его своими созданиями. — Кто — создания? Что? — Создания — это твари, которых Великий червь выпустил из чрева своего. И ты, и я; все мы — создания его. Так вот. И тогда сказал Великий червь: все будет так, как я сказал, потому что этот мир отныне мой. И стал он грызть ходы через твердый камень, и размягчился камень в его утробе, слюна и сок смочили его, и камень стал живым, и стал родить грибы. И грыз Великий червь камень, и пропускал его сквозь себя, и делал так тысячи лет, пока его ходы не прошли сквозь всю землю. — Тысяча — что? Один, два, три? Сколько? Тысяча? — У тебя десять пальцев на руках. И у Шарапа десять пальцев… Нет, у Шарапа двенадцать… Не годится. Скажем, у Грома десять пальцев. Если взять тебя, Грома, и еще людей, чтобы всех вместе было столько, сколько у тебя пальцев, то у всех у них будет десять раз по десять. Это сто. А тысяча — это когда десять раз по сто. — Много пальцев. Не могу считать. — Неважно. Так вот. Когда в земле появились ходы Великого червя, первая работа его была окончена. И тогда сказал он: вот, прогрыз я сквозь твердый камень тысячи тысяч ходов, и рассыпался камень к крошку. И прошла крошка сквозь мою утробу, и пропиталась соком моей жизни, и сама стала живой. И раньше занимал камень все место в мире, а теперь появилось место пустое. Теперь есть место для моих детей, которых рожу. И вышли из его чрева первые создания его, имени которых сейчас не помнят. И были они большие и сильные, напоминая самого Великого червя. И полюбил их Великий червь. Но нечего им было пить, ибо в мире не было воды, и издохли они от жажды. И тогда Великий червь опечалился. До тех пор неведома ему была печаль, ибо некого было любить ему, и одиночество было неизвестно. Но создав новую жизнь, полюбил он ее, и трудно было расстаться с ней. И тогда Великий червь стал плакать, и слезы его заполнили мир. Так появилась вода. И сказал он: вот, теперь есть и место, чтобы жить в нем, и вода, чтобы пить ее. И земля, напитанная соком моей утробы, живая, и родит грибы. Создам теперь тварей, порожу детей своих. Они будут жить в ходах, которые я прогрыз, и пить слезы мои, и есть грибы, взросшие на соке моей утробы. И побоялся он родить снова
© 2024, JohnCMS