МЕТРО 2033
определил Артем, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и чувствуя, что сейчас его вытошнит.
Михаил Порфирьевич прикрыл рот рукой и глаза его заблестели. — Что делают, боже, что же они делают! — сдавленно произнес он. — Ванечка, не смотри, не смотри, иди сюда!
Но Ванечка, не проявляя не малейшего беспокойства, уселся на корточки рядом с ближайшим трупом и принялся сосредоточенно тыкать его пальцем, оживленно мыча.
Луч скользнул выше по стене и осветил кусок грубой оберточной бумаги, наклеенной прямо над телами на уровне глаз. Сверху, украшенный изображениями орлов с распростертыми крыльями, шел набранный готическим шрифтом заголовок: Vierter Reich, а дальше уже значилось по-русски: «Ни одной черномазой твари ближе трехсот метров от Великого Рейха!», и был сочно пропечатан тот самый знак, «Прохода нет» — черный контур человечка в запрещающем круге. — Сволочи, — сквозь стиснутые зубы выдавил Артем. — За то, что у них волосы другого цвета?
Старик только сокрушенно покачал головой и потянул за шиворот Ванечку, который очень увлекся изучением тел и никак не хотел вставать с корточек. — Я вижу, наш типографский станок все еще работает, — грустно заметил он, и они двинулись дальше.
Они шли все медленнее и медленнее, так что только через две минуты показался намалеванный на стене красной краской силуэт орла и надпись «300 м» — Еще триста метров, — заметил Артем, с беспокойством вслушиваясь в отголоски собачьего лая, раздающегося вдалеке.
Метров за сто до станции в лицо ударил яркий свет, и они остановились. — Руки за голову! Стоять смирно! — загрохотал усиленный громкоговорителем голос.
Артем послушно положил обе кисти на затылок, а Михаил Порфирьевич поднял обе свои руки вверх, держа в одной из них Ванечкину ладонь. — Я сказал, всем руки за голову! Медленно идите вперед! Не делать резких движений! — продолжал надрываться голос, и Артем никак не мог разглядеть, кто же говорил, потому что свет бил прямо в глаза, их ужасно резало, и приходилось смотреть вниз.
Пройдя маленькими шажками еще какое-то расстояние, они опять покорно замерли на месте и прожектор наконец отвели в сторону.
Здесь была возведена целая баррикада, на позициях стояли двое дюжих автоматчиков и еще один человек с кобурой на поясе, все в камуфляже и черных беретах, набекрень надетых на обритые головы. На рукавах у них красовались белые повязки — некое подобие немецкой свастики, но не с четырьмя концами, а только с тремя. Чуть подальше виднелись темные фигуры еще нескольких человек, и у ног одного из них сидела нервно поскуливающая собака. Стены вокруг были изрисованы крестами, орлами, лозунгами и проклятиями в адрес всех нерусских. Последнее немного озадачило Артема, потому что часть надписей была сделана на немецком. На видном месте, под подпаленным полотнищем с силуэтом орла и трехконечной свастикой, стоял уютно подсвеченный пластиковый знак с несчастным черным человечком, и Артему подумалось, что там, наверное, у них организован красный уголок.
Один из охранников сделал шаг вперед и зажег длинный, похожий на дубинку ручной фонарь, держа его в согнутой руке на уровне головы. Он неспеша обошел всех троих, пристально заглядывая им в лица, очевидно, пытаясь выискать какие-то неславянские черты. Однако черты у всех них, за исключением, разве что, Ванечки, лицо которого несло печать его болезни, были сравнительно русские, поэтому тот отвел фонарь и разочарованно пожал плечами. — Документы! — потребовал он.
Артем с готовностью протянул свой паспорт, Михаил Порфирьевич запоздало принялся отыскивать во внутреннем кармане свой, и наконец тоже достал его. — А где у вас документы на это? — брезгливо указал проверяющий на Ванечку. — Понимаете, дело в том, что у мальчика… — начал было объяснять старик. — Мааалчать! Ко мне обращаться — «господин офицер»! На вопросы отвечать четко! — гаркнул на него проверяющий, и фонарь нервно задрожал в его ладонях. — Господин офицер, видите ли, мальчик болен, у него нет паспорта, он еще маленький, понимаете, но взгляните, он у меня вот здесь вписан, смотрите… — залепетал оторопевший Михаил Порфирьевич, заискивающе глядя на него, пытаясь обнаружить в его глазах хоть искорку сочувствия.
Но тот стоял на месте, прямой и твердый, как скала, лицо его тоже словно окаменело, и Артем опять ощутил недавнее желание убить живого человека. — Где фотография? — выплюнул офицер, долистав до нужной странички.
Ванечка, стоявший до того момента смирно, и только напряженно всматривающийся в собачий силуэт и время от времени восторженно гугукавший, переключил свое внимание на проверяющего, и, к Артемову ужасу, вдруг оскалил зубы и недобро загудел. Он так вдруг испугался за него, что забыл и всю свою неприязнь к этому созданию, и то, что и сам пару раз с трудом подавлял в себе желание пнуть его как следует.
Проверяющий сделал невольный шаг назад, неприязненно уставился на Ванечку и процедил: — Уберите это. Немедленно. Или это сделаю я. — Простите пожалуйста, господин офицер, он не понимает, что делает, — с удивлением услышал Артем собственный голос.
Михаил Порфирьевич с с признательностью глянул на него, а проверяющий, быстро прошелестев его паспортом, ткнул его назад Артему и холодно сказал: — К вам вопросов нет. Можете проходить.
Артем сделал несколько шагов вперед и замер, чувствуя, что ноги не слушаются его. Офицер, равнодушно отвернувшись от него, повторил вопрос про фотографию. — Видите ли, дело в том, что, — начал было Михаил Порфирьевич, и, спохватившись, добавил, — господин офицер, дело в том, что у нас там нет фотографа, а на других станциях это стоит неимоверно дорого, у меня просто нет денег, чтобы сделать снимок… — Раздевайтесь! — прервал его тот. — Прошу прощения? — севшим голосом протянул Михаил Порфирьевич, и Артем увидел, как у него дрожат ноги.
Он снял рюкзак и поставил его на пол, совершенно не думая о том, что делает. Есть такие вещи, которые не хочешь делать, даешь себе зарок не делать, запрещаешь, а потом вдруг они происходят сами собой, их даже не успеваешь обдумать, они не затрагивают мыслительные центры, они происходят, и все, и остается только удивленно наблюдать за собой, и убеждать себя, что твоей вины в этом нет никакой, просто это случилось само.
Если их сейчас разденут и поведут, как тех, к трехсотому метру, Артем достанет из рюкзака свой автомат, переведет переключатель на режим автоматического огня и постарается уложить как можно больше этих нелюдей в камуфляже, пока его не застрелят. Больше ничего не имело значения. Не важно было, что прошел всего день с тех пор, как он встретил Ванечку и старика. Не важно, что его убьют. Что будет с ВДНХ? Не надо думать о том, что будет потом. Есть вещи, о которых лучше просто не думать. — Раздевайтесь! — тщательно артикулируя, повторил офицер. — Обыск! — Но позвольте… — пролепетал Михаил Порфирьевич. — Мааалчать! — гаркнул тот. — Быстрей! — и, подкрепляя свои слова, потянул из кобуры пистолет.
Старик начал торопливо
Михаил Порфирьевич прикрыл рот рукой и глаза его заблестели. — Что делают, боже, что же они делают! — сдавленно произнес он. — Ванечка, не смотри, не смотри, иди сюда!
Но Ванечка, не проявляя не малейшего беспокойства, уселся на корточки рядом с ближайшим трупом и принялся сосредоточенно тыкать его пальцем, оживленно мыча.
Луч скользнул выше по стене и осветил кусок грубой оберточной бумаги, наклеенной прямо над телами на уровне глаз. Сверху, украшенный изображениями орлов с распростертыми крыльями, шел набранный готическим шрифтом заголовок: Vierter Reich, а дальше уже значилось по-русски: «Ни одной черномазой твари ближе трехсот метров от Великого Рейха!», и был сочно пропечатан тот самый знак, «Прохода нет» — черный контур человечка в запрещающем круге. — Сволочи, — сквозь стиснутые зубы выдавил Артем. — За то, что у них волосы другого цвета?
Старик только сокрушенно покачал головой и потянул за шиворот Ванечку, который очень увлекся изучением тел и никак не хотел вставать с корточек. — Я вижу, наш типографский станок все еще работает, — грустно заметил он, и они двинулись дальше.
Они шли все медленнее и медленнее, так что только через две минуты показался намалеванный на стене красной краской силуэт орла и надпись «300 м» — Еще триста метров, — заметил Артем, с беспокойством вслушиваясь в отголоски собачьего лая, раздающегося вдалеке.
Метров за сто до станции в лицо ударил яркий свет, и они остановились. — Руки за голову! Стоять смирно! — загрохотал усиленный громкоговорителем голос.
Артем послушно положил обе кисти на затылок, а Михаил Порфирьевич поднял обе свои руки вверх, держа в одной из них Ванечкину ладонь. — Я сказал, всем руки за голову! Медленно идите вперед! Не делать резких движений! — продолжал надрываться голос, и Артем никак не мог разглядеть, кто же говорил, потому что свет бил прямо в глаза, их ужасно резало, и приходилось смотреть вниз.
Пройдя маленькими шажками еще какое-то расстояние, они опять покорно замерли на месте и прожектор наконец отвели в сторону.
Здесь была возведена целая баррикада, на позициях стояли двое дюжих автоматчиков и еще один человек с кобурой на поясе, все в камуфляже и черных беретах, набекрень надетых на обритые головы. На рукавах у них красовались белые повязки — некое подобие немецкой свастики, но не с четырьмя концами, а только с тремя. Чуть подальше виднелись темные фигуры еще нескольких человек, и у ног одного из них сидела нервно поскуливающая собака. Стены вокруг были изрисованы крестами, орлами, лозунгами и проклятиями в адрес всех нерусских. Последнее немного озадачило Артема, потому что часть надписей была сделана на немецком. На видном месте, под подпаленным полотнищем с силуэтом орла и трехконечной свастикой, стоял уютно подсвеченный пластиковый знак с несчастным черным человечком, и Артему подумалось, что там, наверное, у них организован красный уголок.
Один из охранников сделал шаг вперед и зажег длинный, похожий на дубинку ручной фонарь, держа его в согнутой руке на уровне головы. Он неспеша обошел всех троих, пристально заглядывая им в лица, очевидно, пытаясь выискать какие-то неславянские черты. Однако черты у всех них, за исключением, разве что, Ванечки, лицо которого несло печать его болезни, были сравнительно русские, поэтому тот отвел фонарь и разочарованно пожал плечами. — Документы! — потребовал он.
Артем с готовностью протянул свой паспорт, Михаил Порфирьевич запоздало принялся отыскивать во внутреннем кармане свой, и наконец тоже достал его. — А где у вас документы на это? — брезгливо указал проверяющий на Ванечку. — Понимаете, дело в том, что у мальчика… — начал было объяснять старик. — Мааалчать! Ко мне обращаться — «господин офицер»! На вопросы отвечать четко! — гаркнул на него проверяющий, и фонарь нервно задрожал в его ладонях. — Господин офицер, видите ли, мальчик болен, у него нет паспорта, он еще маленький, понимаете, но взгляните, он у меня вот здесь вписан, смотрите… — залепетал оторопевший Михаил Порфирьевич, заискивающе глядя на него, пытаясь обнаружить в его глазах хоть искорку сочувствия.
Но тот стоял на месте, прямой и твердый, как скала, лицо его тоже словно окаменело, и Артем опять ощутил недавнее желание убить живого человека. — Где фотография? — выплюнул офицер, долистав до нужной странички.
Ванечка, стоявший до того момента смирно, и только напряженно всматривающийся в собачий силуэт и время от времени восторженно гугукавший, переключил свое внимание на проверяющего, и, к Артемову ужасу, вдруг оскалил зубы и недобро загудел. Он так вдруг испугался за него, что забыл и всю свою неприязнь к этому созданию, и то, что и сам пару раз с трудом подавлял в себе желание пнуть его как следует.
Проверяющий сделал невольный шаг назад, неприязненно уставился на Ванечку и процедил: — Уберите это. Немедленно. Или это сделаю я. — Простите пожалуйста, господин офицер, он не понимает, что делает, — с удивлением услышал Артем собственный голос.
Михаил Порфирьевич с с признательностью глянул на него, а проверяющий, быстро прошелестев его паспортом, ткнул его назад Артему и холодно сказал: — К вам вопросов нет. Можете проходить.
Артем сделал несколько шагов вперед и замер, чувствуя, что ноги не слушаются его. Офицер, равнодушно отвернувшись от него, повторил вопрос про фотографию. — Видите ли, дело в том, что, — начал было Михаил Порфирьевич, и, спохватившись, добавил, — господин офицер, дело в том, что у нас там нет фотографа, а на других станциях это стоит неимоверно дорого, у меня просто нет денег, чтобы сделать снимок… — Раздевайтесь! — прервал его тот. — Прошу прощения? — севшим голосом протянул Михаил Порфирьевич, и Артем увидел, как у него дрожат ноги.
Он снял рюкзак и поставил его на пол, совершенно не думая о том, что делает. Есть такие вещи, которые не хочешь делать, даешь себе зарок не делать, запрещаешь, а потом вдруг они происходят сами собой, их даже не успеваешь обдумать, они не затрагивают мыслительные центры, они происходят, и все, и остается только удивленно наблюдать за собой, и убеждать себя, что твоей вины в этом нет никакой, просто это случилось само.
Если их сейчас разденут и поведут, как тех, к трехсотому метру, Артем достанет из рюкзака свой автомат, переведет переключатель на режим автоматического огня и постарается уложить как можно больше этих нелюдей в камуфляже, пока его не застрелят. Больше ничего не имело значения. Не важно было, что прошел всего день с тех пор, как он встретил Ванечку и старика. Не важно, что его убьют. Что будет с ВДНХ? Не надо думать о том, что будет потом. Есть вещи, о которых лучше просто не думать. — Раздевайтесь! — тщательно артикулируя, повторил офицер. — Обыск! — Но позвольте… — пролепетал Михаил Порфирьевич. — Мааалчать! — гаркнул тот. — Быстрей! — и, подкрепляя свои слова, потянул из кобуры пистолет.
Старик начал торопливо
© 2024, JohnCMS